Жил-был старик со старухою; у них был сын, по имени Иван. Кормили они его, пока большой вырос, а потом и говорят:
— Ну, сынок, доселева мы тебя кормили, а нынче корми ты нас до самой смерти.
Отвечал им Иван:
— Когда кормили меня до возраста лет, то кормите и до уса.
Выкормили его до уса и говорят:
— Ну, сынок, мы кормили тебя до уса, теперь ты корми нас до самой смерти.
— Эх, батюшка, и ты, матушка, — отвечает сын, — когда кормили меня до уса, то кормите и до бороды.
Нечего делать, кормили-поили его старики до бороды, а после и говорят:
— Ну, сынок, мы кормили тебя до бороды, нынче ты нас корми до самой смерти.
— А коли кормили до бороды, так кормите и до старости!
Тут старик не выдержал, пошел к барину бить челом на сына.
Призывает господин Ивана:
— Что ж ты, дармоед, отца с матерью не кормишь?
— Да чем кормить-то? Разве воровать прикажете? Работать я не учился, а теперь и учиться поздно.
— А по мне как знаешь, — говорит ему барин, — хоть воровством, да корми отца с матерью, чтоб на тебя жалоб не было!
Тем временем доложили барину, что баня готова, и пошел он париться; а дело-то шло к вечеру. Вымылся барин, воротился назад и стал спрашивать:
— Эй, кто там есть? Подать босовики!
А Иван тут как тут, стащил ему сапоги с ног, подал босовики; сапоги тотчас под мышку и унес домой.
— На, батюшка, — говорит отцу, — снимай свои лапти, обувай господские сапоги.
Наутро хватился барин — нет сапогов; послал за Иваном:
— Ты унес мои сапоги?
— Знать не знаю, ведать не ведаю, а дело мое!
— Ах ты, плут, мошенник! Как же ты смел воровать?
— Да разве ты, барин, не сам сказал: хоть воровством, да корми отца с матерью? Я твоего господского приказу не хотел ослушаться.
— Коли так, — говорит барин, — вот тебе мой приказ: украдь у меня черного быка из-под плуга; уворуешь—дам тебе сто рублей, не уворуешь—влеплю сто плетей.
— Слушаю-с!—отвечает Иван.
Тотчас бросился он на деревню, стащил где-то петуха, ощипал ему перья—и скорей на пашню; подполз к крайней борозде, приподнял глыбу земли, подложил под нее петуха, а сам за кусты спрятался.
Стали плугатари вести новую борозду, зацепили ту глыбу земли и своротили на сторону; ощипанный петух выскочил и что сил было побежал по кочкам, по рытвинам.
— Что за чудо из земли выкопали!—закричали плугатари и пустились вдогонку за петухом.
Иван увидал, что они побежали как угорелые, бросился сейчас к плугу, отрубил у одного быка хвост да воткнул другому в рот, а третьего отпряг и увел домой.
Плугатари гонялись, гонялись за петухом, так и не поймали, воротились назад: черного быка нет, а пестрый без хвоста.
— Ну, братцы, пока мы за чудом бегали, бык быка съел; черного-то совсем сожрал, а пестрому хвост откусил!
Пошли к барину с повинною головою:
— Помилуй, отец, бык быка съел.
— Ах вы, дурачье безмозглое, — закричал на них барин, — ну где это видано, где это слыхано, чтоб бык дн быка съел? Позвать ко мне Ивана!
Позвали.
— Ты быка украл?
— Я, барин.
— Куда ж ты девал его?
— Зарезал; кожу на базар снес, а мясом стану отца и мать кормить.
— Молодец, — говорит барин,—вот тебе сто рублей. По украдь же теперь моего любимого жеребца, что Стоит за тремя дверями, за шестью замками; уведешь — плачу двести рублей, не уведешь — влеплю двести плетей!
— Изволь, барин, украду.
Вечером поздно забрался Иван в барский дом; и ходит в переднюю — нет ни души, смотрит — висит на вешалке господская одежа; взял барскую шинель да фуражку, надел на себя, выскочил на крыльцо и закричал громко кучерам и конюхам:
— Эй, ребята! Оседлать поскорей моего любимого жеребца да подать к крыльцу.
Кучера и конюхи признали его за барина, побежали в конюшню, отперли шесть замков, отворили трое дверей, вмиг все дело исправили и подвели к крыльцу оседланного жеребца. Вор сел на него верхом, ударил хлыстиком — только и видели!
На другой день спрашивает барин:
— Ну, что мой любимый жеребец?
А он еще с вечера выкраден. Пришлось посылать за Иваном.
— Ты украл жеребца?
— Я, барин.
— Где ж он?
— Купцам продал.
— Счастлив твой бог, что я сам украсть велел! Возьми свои двести рублей. Ну, украдь же теперь керженского наставника.
— А что, барин, за труды положишь?
— Хочешь триста рублей?
— Изволь, украду!
А если не украдешь?
Твоя воля; делай, что сам знаешь. Призвал барин наставника.
— Берегись, — говорит, — стой на молитве всю ночь, спать не моги! Ванька-вор на тебя похваляется.
Перепугался старец, не до сна ему, сидит в келье да молитву твердит.
В самую полночь пришел Иван-вор с рогозиным кошелем и стучится в окно.
— Кто ты, человече?
— Ангел с небеси, послан за тобой унести живого в рай; полезай в кошель.
Наставник сдуру и полез в кошель; вор завязал его, поднял на спину и понес на колокольню. Тащил, тащил.
— Скоро ли? — спрашивает наставник.
— А вот увидишь! Сначала дорога хоть долга, да гладка, а под конец коротка, да колотлива.
Втащил его наверх и спустил вниз по лестнице, больно пришлось наставнику, пересчитал все ступеньки!
— Ох, — говорит, — правду сказывал ангел: передняя дорога хоть долга, да гладка, а последняя коротка да колотлива! И на том свете такой беды не знавал!
— Терпи, спасен будешь!—отвечал Иван, поднял кошель и повесил у ворот на ограду, положил подле два березовых прута толщиною в палец и написал на воротах: «Кто мимо пройдет да не ударит по кошелю три раза—да будет анафема проклят!»
Вот всякий, кто ни проходит мимо, — непременно стегнет три раза. Идет барин:
— Что за кошель висит?
Приказал снять и его развязать. Развязали, а оттуда лезет керженский наставник.
— Ты как сюда попал? Ведь говорил тебе: берегись, так нет! Не жалко мне, что тебя прутьями били, а жалко мне, что из-за тебя триста рублей даром пропали!
Жил старик со старухою; народился у них сын Матроха, стал подрастать, стала мать говорить старику:
— Поведи сына, отдай куда-нибудь в науку!
Старик собрался и повел сына в город; идут они дорогою и попадается им навстречу мужик:
— Здорово, старичок! Зачем идешь, куда путь держишь?
— Да вот, родимый, сына в город веду, в науку отдавать хочу.
Отдай его мне, добру научу.
А ты какому мастерству знаешь?
— Я — ночной портной: туда-сюда стегну, шубу с кафтаном за одну ночь сошью.
— Ах, родимый, мне такого и надобно, — говорит старик, и отдал ему сына.
Как воротился домой, старуха спрашает:
— Ну что, старик?
— Слава тебе господи! Отдал сынка к ночному портному в ученье, да еще какой мастер выискался: туда-сюда стегнет, за одну ночь шуба с кафтаном мнится!
— Ну ладно,—говорит старуха,—дай бог, чтоб наука впрок пошла!
Ночной портной привел Матроху к себе в дом, дождался вечера и говорит ему:
— Ну, теперь пойдем на раздобытки!
— Куда? — спрашивает Матроха.
— Да есть у меня на примете вдова; заберемся к ней да пообчистим клети.
— Эх, ты! Вдова — бедный человек, у ней все трудовое; пойдем лучше к богатому генералу.
— И то дело!
— Вот и пошли; Матроха захватил с собою целую Вязку соломы, и как только подошли к генеральскому дому, сейчас обернулся в солому, перепрыгнул через забор и подкатился прямо к крыльцу.
Стоят два дворника; один говорит:
— Вишь, солома катится! А другой:
— Пускай катится, где-нибудь да остановится; завтра утром уберем.
Матроха выждал время, выскочил из соломы и забрался в хоромы; нашел генеральский халат и фуражку, нарядился, вышел на крыльцо и крикнул дворникам:
— Что, ребята, холодно нынче?
— Холодно, ваше превосходительство.
— А про воров не слышно?
— Нет, ничего не слыхать.
— А коли не слыхать, так ступайте себе с богом спать.
Дворники ушли в кухню, а Матроха отпер ворота, впустил своего учителя, и принялись вдвоем за работу: стали замки ломать, амбары вычищать; забрали все, что получше, да и были таковы!
Дошло до дележа; ну, знамое дело — не поладили, не захотел Матроха быть под началом и воротился к отцу, к матери; стал он красть-воровать, на все стороны обирать; пошла об нем слава по всему околотку.
Присылает за ним генерал и говорит:
— Сказывают про тебя, что ты славный вор! Покажи свое мастерство, украдь моего лучшего вороного коня; если украдешь — плачу тебе сто рублев, а на воровстве попадешься — твоя спина в ответе. Согласен?
— Согласен, отчего не украсть.
— Когда ж воровать придешь?
— Да зачем откладывать? Нынешнюю ночь приду.
Генерал собрал конюхов и накрепко приказал беречь: одного посадил верхом на коня, другому велел за узду держать, третьему за хвост, а двух у дверей поставил.
Матроха тоже не промах, себе на уме; купил ведро водки, поставил у самой конюшни, обвертелся-обвязался соломою и лег возле.
— Братцы!—говорит один караульщик.— Надо обойти кругом конюшни да поглядеть, не видать ли вора?
— Ну что ж, поди, погляди; у дверей пока один постоит.
Вышел караульщик и стал присматриваться; видит— солома валяется, поднял всю связку и снес в конюшню.
— Вишь, — говорит, — прибрать позабыли!
Потом усмотрел полное ведро водки.
«Верно,—думает, — кто-нибудь из кабака унес да здесь припрятал: добро не, мы и сами с усами, сумеем выпить!»
Притащил ведро в конюшню:
— Братцы! Бог находку послал.
Выпили конюхи по стакану—хорошо, выпили по другому — еще лучше, и давай пить-опорожнять дочиста; напились пьяны и заснули как убитые.
Матроха только этого и ждал, вылез из соломы и принялся за работу: обрезал у лошади хвост и повода; конюха, что верхом сидел, снял вместе с седлом и посадил на перекладину, отворил ворота и увел коня.
Ранехонько утром проснулся генерал и бросился поскорей в конюшню: смотрит — дверь растворена, караульщики спят: один держит обрезанные повода, другой — обрывок лошадиного хвоста, третий на перекладине очутился, а лучшего вороного коня как не бывало.
— Ах вы, мошенники! — закричал на них генерал.
Караульщики разом проснулись от его грозного голоса, пали на колени и повинились в своей вине. Пошел генерал к старику на двор; а старик сидит у порот на завалинке, греется на солнышке.
— Здорово, старик! Что твой сынок?
— Матрошит помаленьку; вот нынешню ночь коня привел — такого славного, видного!
— Экой плут! На, отдай ему сто рублев да скажи, чтоб ухитрился, украл у меня весь прибор со стола; коли украдет—другую сотню пожалую, а нет — так спиной расплатится!
— Хорошо, — говорит, — скажу.
На другой день собрались к генералу гости; а Матроха выпачкал себе рожу сажею, привязал к голове бараньи рога, забрался в генеральские хоромы и залез за печку. Только стали гости за обед садиться, он как выскочит, как побежит по горницам. Гости за им, генерал за гостями, слуги за генералом.
— Черт, черт!—кричат все в один голос.
Шум, гам, беготня в доме, а старик по уговору с сыном, бросился из передней прямо к столу, забрал весь прибор и унес к себе.
Воротился генерал, глядь — не видать на столе ни ложки, ни плошки! И черта не поймал, и прибор потерял. Пошел к старику на двор; опять сидит он на завалинке да греется на солнышке.
— Здорово, старик! Что твой сынок?
— Слава богу, матрошит помаленьку; вот сейчас притащил целый ворох блюд, ножей да ложек; будет на чем пообедать!
Заплатил генерал сто рублев и не захотел больше ведаться со стариковым сыном.